Враги-друзья

Галина ЧЕРНЫШЁВА

В начале февраля 1807 года жители Кёнигсберга наблюдали странную процессию: по улице на кладбище несли гроб с телом наполеоновского офицера, вслед за которым брели, погружённые в глубокую скорбь, двое рубак в форме французского гвардейского полка конных гренадер и поручик русской гвардии, по лицу которого текли слёзы. Поручиком был 23-летний Денис Давыдов. 

Это было в тот короткий промежуток времени, когда русские войска после тяжёлой битвы под Прейсиш-Эйлау (Багратионовском) отступили к Кёнигсбергу и, радушно принятые местными жителями, лечились здесь в помещениях школ, госпиталей, церквей и т. д. от ран, отсыпались и набирались сил, готовясь к сражению под Фридландом (Правдинском). 

Денис Давыдов, получивший за проявленную храбрость в битве при Прейсиш-Эйлау орден Святого Владимира IV степени, бурку от Багратиона, золотую саблю и трофейную лошадь, прибыл в Кёнигсберг 29 января. И уже в этот же день комендант города генерал Чаплиц с удивлением ему сообщил, что какой-то французский офицер, тяжело раненный в последнем сражении, спрашивал: нет ли в нашей гвардии поручика Давыдова? (К слову - жители Кёнигсберга, опасаясь отступления русской армии и занятия города французами, разобрали по домам и госпиталям также и раненых при Прейсиш-Эйлау французских офицеров.) 

«Имя этого француза?» - осведомился Давыдов. «Гвардии конно-гренадерский поручик Серюг». «Где он? Я бегу к нему!» 

Денис Давыдов никогда прежде не видел Серюга, но любил его заочно, считая своим другом навеки. Дело в том, что родной брат Давыдова, 20-летний Евдоким, остался жив только благодаря Серюгу. В битве под Аустерлицем Евдоким получил пять сабельных ран, одно пулевое и одно штыковое ранение и пролежал на поле сражения в груде трупов до ночи. Ночью же очнулся и в числе других раненых побрёл вслед за отступившей нашей армией. Увидел этих страдальцев гвардейский конно-гренадерский эскадрон, посланный Наполеоном для обнаружения раненых - как французских, так и русских. Командир эскадрона вверил Евдокима своему поручику, племяннику французского министра, Серюгу. 

Соболезнуя пленнику, сострадательный Серюг запретил Евдокиму идти пешком, посадил на лошадь, довёз до пастора ближайшего села, приказал накормить в его присутствии, а потом на повозке отправил в Брюн, где приставил хороших лекарей. 

Разумеется, всё это знал Денис по рассказам своего брата. И именно поэтому бросился проведать раненого Серюга. 

Как оказалось, племянника французского министра разместили в доме богатого кёнигсбержца. Недостатка не было ни в чём: отличные бельё и уход, широкая кровать с занавесью, возле неё столики, диваны и кресла… Но измученному болями человеку всё это было не в радость. Его не столько терзали сабельные раны на голове и руках, сколько глубокое ранение пикой в пах.

Денис Давыдов тихо подошёл к кровати больного и назвал своё имя. После чего обнял сердечно и предложил себя к его услугам. И Серюг, собравшись с силами, произнёс: «Среди пленных есть раненые моего взвода, попросите своё начальство, чтобы послали сюда двух моих конно-гренадер. Хочу умереть, не спуская глаз с мундира моего полка и гвардии великого человека».

Давыдов бросился к Беннингсену и Чаплицу, и уже через два часа привёл к Серюгу двух его усатых великанов, одетых по всей форме, с медвежьими шапками. «Нельзя изъяснить радости несчастного раненого при виде своих сослуживцев. Изъявлению благодарности не было бы конца без просьбы моей прекратить порывы сердца, столь изнурительные в его положении, - писал потом Давыдов. - Двое суток я не оставлял Серюга ни денно, ни нощно, на третьи всё кончилось: он умер на руках моих и похоронен на кёнигсбергском кладбище».

К слову. Через пять месяцев после этого события Давыдову довелось увидеть Наполеона. Этого «великого человека», по словам Серюга, и «корсиканского выскочку» по определению многих других людей. В Тильзите тогда заключался мир между императорами - французским и русским: многие русские его не одобряли. В том числе Багратион, который сказался больным и послал вместо себя Давыдова.