В воскресное августовское утро 1761 года Горст-катальщик, как прозвали его кёнигсбержцы, сел в свою шлюпку и стал ждать желающих поплавать по Прегелю
Галина ЧЕРНЫШЁВА
Вскоре явились три русских офицера с гитарой. Один из них махнул рукой своему денщику: «Заноси!» И тот погрузил на дно шлюпки три ящика.
Офицеры пожелали путешествовать вниз по Прегелю, по одну сторону которого пестрели суда под белыми парусами и разноцветными флагами и флюгерами, а по другую простирались низкие ровные луга с бесчисленным множеством пасущегося скота.
Самые красивые виды на Кёнигсберг открылись после 2-3 верст плавания: красные черепичные крыши на горе и на косогоре горели на солнце, но выше всех вздымалась четырёхугольная башня Королевского замка. В разных местах виднелись остроконечные колокольни церквей и ветряные мельницы, вырисовываясь из моря аккуратных домиков.
В этот воскресный день на левом берегу реки, как всегда, специально для путешествующих на лодочках, работали трактиры. Некоторые гуляющие туда приставали, чтобы выпить вина, пива, чаю. Иные покупали парное молоко, яйца, масло, колбасу, сыр. Но офицеры велели Горсту плыть в самый дальний из таких трактиров, аж в Гросс Хольштайн (Прегольский, - авт.).
И Горст вначале не почувствовал большой беды в том, что его пассажиры прикладывались к бутылкам. Смеялись, а потом заспорили. Он не знал русского языка и не ведал, что они доспорились до пари: кто сколько сможет выпить в течение прогулки. Говорили о штофе, о двух, трёх - всё было мало. Взоры обратились тогда на лежащую на дне гитару. Её приняли за меру, и решено было, что офицер по имени Александр выпьет всё вино, которое поместится в гитару. А начнёт цедить его в трактире, до которого они и добираются.
И тут произошёл один эпизод. Тот самый Александр, которому предстояло пить вино из гитары, заметил две шлюпки, в которых гребли только фрау и фройлен. Поравнявшись с ними, он стал неожиданно раздеваться и вдруг нагишом вскочил в одну шлюпку, сотворив страшный переполох. А потом ещё кинулся в воду вниз башкой! Фрау и фройлен ахнули, Горст схватился за сердце, но всё обошлось благополучно. Александр под хохот своих товарищей как ни в чём не бывало залез в судёнышко к Горсту и тот стал грести дальше.
Не успели доплыть до трактира, как потащили в него дюжины бутылок из ящиков. «Э-э! – дошло наконец до Горста. - Затем-то мы сюда и ехали! Но волен бог, а пить я с ними не стану».
И он, действительно, сдержал своё слово. Но что ему это стоило! Его и уговаривали, и даже принуждали, но он стоял на своём: «Найн! Нет!» Он хотел только одного - чтобы скорее наступил вечер и погнал его пассажиров обратно в город.
И вот солнце стало садиться. Но русские опорожнили ещё не все бутылки, а Александр не выпил ещё свою гитару, поэтому о возвращении не могло идти и речи.
Между тем, погода переменилась. Поднялся ветер, река пришла в движение. Мутные волны с силой обрушивались на берег, обдавая трактир пеной и брызгами. С замирающим сердцем садился Горст в своё судёнышко. Что же касается пьяных, то река казалась им по колено: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет!» - бодро переговаривались они. А Александр ещё прибавлял, что чувствует «тупость в голове и сухость в кишках», поэтому всё должно быть хорошо.
Но сколь опасность ни казалась велика, однако Горст и в половину её себе не представлял. Не успели они отвалить от берега и выбраться на середину реки, как Александр закричал: «Поднимай парус и пустимся на нём! Ветер прекрасный, мы тотчас долетим!» «Мы опрокинемся!» - знаками умолял Горст. Но товарищи Александра его поддержали: «Вздор!» И даже сами было взялись поднимать парус. Поэтому Горст, стиснув зубы, всё же парус поднял.
Но в каком он был ужасе, когда все неожиданно пересели на одну сторону шлюпки, и она одним бортом стала загребать воду. Горст, позабыв всё, кричал, карабкался, хватался за другой борт, призывая всех святых на помощь. Но русские только хохотали над ним.
Тысячу раз проклинал он тогда и русских, и своё согласие с ними кататься. Но бог всё-таки избавил его от мучений, послав самый настоящий шквал. Шлюпка зарылась в волнах и едва не потонула в Прегеле. Тогда только с офицеров сошёл хмель, и они приказали опустить парус, а сами начали вычерпывать воду.
«Никогда и ни под каким видом не возьму больше с собой русских», - говорил сам себе Горст, сойдя на берег и привязывая шлюпку к рыму на причале. Но они дали ему талер (месячное жалование прусского солдата, - авт.), и тот оттаял. И пожелал офицерам на прощание здоровья и счастья.
Иллюстрация Игоря Пащенко