Распятие от шизофрении

В конце декабря 1913 года в психиатрической клинике, что на Альте Пиллауэр Ландштрассе, произошло большое событие. (Ныне это областная детская больница на Дмитрия Донского.) 

25-летнего пациента Курта Ласса, у которого вообще не было родных, определили в деревню Арнау (сейчас Родники), где пристроили в патронатную семью местного многодетного священника.  

- Как с кормёжкой? - Деловито осведомился душевнобольной у своего добровольного опекуна, приехавшего его забирать из клиники на телеге, которую тянула деревенская кляча.

- Сам будешь обеспечивать себя всем необходимым, - мягко ответил пастор. - Поручу тебе нетрудную физическую работу.

Курт на это обещание мотнул головой в знак согласия и панибратски хлопнул священника по спине.  

- Курт — счастливчик. - Сплюнув на пол и раздавив плевок ногой, злобно процедил Отто, когда в палате на 8 человек освободилась койка. 

- А я умею кричать петухом и будить Солнце! Я тоже счастливчик! - Парировал на это сумасшедший Вальтер, новичок в клинике, и тут же продемонстрировал своё умение: вскочил ногами на койку и прокукарекал, махая руками, как крыльями.

- Тише! А то поведут на процедуры! - Осадил его старый ипохондрик Хорст. Но уже было поздно.

- Кто тут у нас дурит? - приоткрыл дверь палаты дюжий санитар с тяжёлыми кулаками, похожими на две среднего размера тыквы. И, быстро вычислив «буяна», сгрёб Вальтера в охапку, выволок из палаты и потащил по коридору.

- Я буду вести себя тихо, - промелькнуло в голове у перепуганного худенького Хорста. - Может, и меня кто-нибудь заберёт к себе в деревню. - И на глазах у старика выступили слёзы.

Хорст с юности черпал кружками горе в разных клиниках - везде одно и то же. Хуже всего ему пришлось в Гамбургской, где практиковали совершенно лютые методы «лечения» душевнобольных. 

Хорст никогда не забудет тот момент, когда его приковали к стене в позе распятия и неожиданно стали поливать сильной струёй ледяной воды из пожарного шланга. От неожиданности и ужаса он сначала несколько минут громко кричал, умоляя прекратить эту пытку, но потом, выбившись из сил, просто потерял сознание.

Оказалось, именно такой реакции и добивались психиатры. После того как Хорст пришёл в себя, улыбчивый доктор с восторгом хвалил ему высокие психотерапевтические достоинства изобретённого им метода лечения. 

Он, оказывается, искореняет наклонность к самоубийству, приводит меланхоликов, таких как Хорст, погружённых в болезненные мысли, к правильному мироощущению, а также борется с бессонницей.   

«Вам мой метод обязательно поможет», - жизнерадостно заключил эскулап под конец своей тирады.

После такого случая Хорст запретил себе жаловаться персоналу клиники на грустные мысли, подавленное состояние, плохое самочувствие, боли. У него для медиков вдруг стало всё хорошо. Что особенно восхищало психиатра, который и провёл с ним этот опыт.  

С тех пор дни тянулись за днями. Каждый похож на предыдущий. Клиники менялись. Но ничего не менялось в жизни Хорста. А месяц назад он оказался в Кёнигсберге на Альте Пиллауэр Ландштрассе. Здесь его поразили достаточно мягкие нравы персонала и щадящие, насколько это возможно, методы лечения умалишённых. 

И однажды Хорст решился на невообразимое. На просьбу о личной встрече с главврачом больницы.

Главный психиатр Кёнигсберга принял старика, одержимого болезнью и затаённой мечтой, в своём модном, со вкусом обставленном, кабинете, на втором этаже клиники. 

Хорст умолял пристроить его в семью. Примерно такую, в которую попал Курт. Не обязательно многодетную, но обязательно набожную и обязательно в деревне. 

«Не хочу обидеть или огорчить тебя, - ответил, выслушав его внимательно, главврач, спокойный мужчина средних лет. - Но ведь ты уже не молод. На простые физические работы на свежем воздухе, которые мы рекомендуем своим пациентам, не годишься. Я раскрою тебе смысл моей методики. Она практикуется пока только в Кёнигсберге, нигде в мире такого пока нет.

Я считаю, что человек, страдающий психическими заболеваниями (за исключением буйнопомешанных), лучше всего исцеляется, живя в добропорядочной деревенской семье. Простые крестьянские работы, природа, неспешный быт способствуют выздоровлению. Я убедил в полезности своей научной разработки руководство кёнигсбергского муниципалитета, и сейчас из казны города выделяют средства тем семьям, которые рискнули взять к себе на содержание наших пациентов. Работники администрации раз в неделю посещают такого больного на дому, чтобы убедиться, что его не обижают. Но у тебя попасть в семью нет никаких шансов, дорогой!» 

Памятуя о распятии и обливании ледяной водой, которые якобы борются с шизофренией, Хорст с огромным трудом сдерживал душившие его слёзы. Никто не должен заподозрить, как он на самом деле подавлен и страдает!

«Придёт, придёт тот день и час, когда и в кёнигсбергской больнице начнут внедрять «правильные» методы лечения, - завёл неприятный для Хорста разговор безумный Отто, который с проницательностью шизофреника понял глубину глодающих Хорста мыслей. - Вот в той же Гамбургской, например, - продолжил истязатель Отто. - Одного моего приятеля посадили на специальный стул с ведром под сиденьем. Зафиксировали. И стали посредством устройства с насадкой давить ему на темя, выдавливая безумные помыслы о самоубийстве и о сопротивлении санитарам. Они хотели, чтобы мысли эти падали вместе с испражнениями в ведро под стулом. И что же? Безумие из него этим методом полностью изгнали!

Мой приятель убедился в совершенной бесцельности всяких своих разрушительных предприятий. Стал покорным, послушным и безвредным. И, что особенно понравилось персоналу, у него появилось чувство подобострастного почтения к санитарам и лекарям. Ему достаточно было пригрозить стулом с насадкой, и от него добивались чего угодно». 

После такого рассказа Хорст помрачнел ещё больше, лёг на бок, повернувшись к стенке, и до ночи не вставал.

А на следующее утро Отто с садистским наслаждением продолжил свои истории. 

С ним, оказывается, проводили в той же Гамбургской клинике ещё один интересный эксперимент. Посадили в полое колесо, которое при малейшем движении заточённого в него Отто начинало вращаться. Чтобы удерживать равновесие, Отто вынужден был маршировать на месте. Как только ему удавалось застывать в неподвижности, останавливалось и колесо. 

«Иногда я проводил в этом «смирительном» колесе по 48 часов, - красуясь, рассказывал Отто. - Вот так из меня выбивали поток зловредных идей и выводили мою душу из болезненной сосредоточенности». 

За рассказами бесчеловечного Отто таял декабрь, приближалось Светлое Рождество Христово. Хорст смастерил к празднику из папье-маше лошадку и раскрасил её красками. Поставил перед собой на тумбочку. Почему-то ему казалось, что эта игрушечная лошадка принесёт ему счастье. 

Январское утро 1914 года выдалось ясным и безветренным, располагая к тихому созерцательному состоянию. 

После завтрака Хорста привели к главврачу.

- Я очень рад за тебя, - начал доктор, предложив старику стул. - Поздравляю! Я попросил полицию поискать твоих родственников. И,   чудо свершилось! У тебя объявилась троюродная сестра. Она готова забрать тебя к себе на аллею Августы-Виктории (ныне улица Тельмана - авт.). Будешь жить в прекрасном доме на берегу Обертайха (Верхнего озера).

- Неужели Катарина? - Морща лоб, прошептал Хорст. - Странно.

- Да, она. Говорит, что матушка её когда-то давно несправедливо отсудила у твоего отца всё наследство. Поэтому ты и оказался нищим. А теперь фрау Катарина хочет загладить вину почившей маман. Пусть Господь простит её на том свете!

- Да, да, - пробормотал Хорст, и его, огорошенного неожиданным счастьем, отвели в палату, собираться в дорогу.

- Везёт дураку! - Сплюнув на пол и раздавив плевок ногой, злобно процедил Отто, когда в палате на 8 человек освободилась ещё одна койка. - И ведь будет счастлив! Эх!