Доктор Курляндский подошёл к своему кабинету. Дверь приоткрыта… так и есть... Взломали!
Внутри всё перевёрнуто, а препараты для оказания экстренной помощи исчезли.
Врач не удивился. Вора он знал. Пару дней назад лечил кариес пациенту из второго отделения,
где содержали заразившихся СПИДом. Почти все они там были наркоманы...
Юлия ЯГНЕШКО
Михаил Михайлович Курляндский — один из первых жителей советского Кёнигсберга. Его отец, военный врач, дошёл до Восточной Пруссии с нашими войсками в 1945-м, а в ноябре того же года из Ростова-на-Дону привёз сюда свою семью и четырёхлетнего Мишу.
Говорить не могу
Его родители познакомились на знаменитом заводе «Ростсельмаш» - гиганте советского сельскохозяйственного машиностроения, где выпускали знаменитый комбайн «Сталинец» (универсальный, мог убирать разные культуры и завоевал гранпри на выставке в Париже).
Отец работал токарем, а мама – сверловщицей.
Но о прошлом родители говорить не любили.
«Для меня это очень больно», - сказала мама, Мария Степановна, когда Михаил попросил рассказать, как они жили в Ростове.
Не говорила она и о том, как отца, в то время уже студента Ростовского мединститута, отправили доучиваться в Омск, оттуда направили на фронт, а она осталась с двумя детьми на руках (сестре восемь лет, братишке – два), да ещё и беременная Мишей.
Ни о том, как меняла вещи на продукты, ходила по квартирам и напрашивалась стирать бельё, чтобы прокормить детей.
Ни о том, как прятала детей, уходя из дома. Ведь муж, Михаил Юрьевич, был евреем, а город вот-вот должны были взять немцы… (Во время оккупации Ростова-на-Дону фашисты уничтожили около 27 тысяч евреев, закопав тела во рвах на Змиёвской балке. Это стало самым массовым захоронением жертв на территории России, - прим. авт.).
«Однажды соседка зачем-то указала немцам, что мы – еврейская семья, - вспоминает доктор Курляндский. – Но нас не тронули. Мама сказала им, что мужа у неё нет, что сама она Кочеткова, русская. И мы тоже.
Но перед самым освобождением города мы попали в облаву. Тогда фашисты хватали всех подряд. Загнали в сарай и наверно сожгли бы, но тут подошли наши войска…»
Отец
Отца, Михаила Юрьевича, отправили на фронт в июле 1942-го. Служил сначала врачом танковой бригады, затем командиром медико-санитарного взвода, после - врачом сапёрного батальона, моторизованного батальона автоматчиков, а уже после Победы капитан Курляндский стал старшим врачом гаубичного артиллерийского полка.
Воевал на Западном, Брянском, 1-м Прибалтийском фронтах, а Победу встретил на 3-м Белорусском. Первую медаль - «За боевые заслуги» - получил в июле 1943 года, когда несколько суток под непрерывными бомбёжками эвакуировал с передовой наших раненых, чудом доставая транспорт и лично проверяя в батальонах, всех ли сумели отправить.
После войны решил остаться в Кёнигсберге. Служил военным медиком до 1964 года, а, уйдя в запас, работал на городской станции переливания крови.
Детство в Кёнигсберге
«Поселились мы на улице Полецкого, - вспоминает Михаил Михайлович. – В 1946-м родилась младшая сестра. В Кёнигсберге мы постоянно натыкались на следы войны. Повсюду виднелись рвы и окопы, блиндажи и дзоты. В соседнем дворе нашли противотанковую мину.
Купаться бегали на 5-й форт, прыгали прямо в ров, в чистейшую воду. Но плавать не везде разрешали, на охране стоял солдатик с карабином.
Парни постарше ныряли, доставали со дна снаряды, потом разряжали их и поджигали порох. А я как-то нашёл детонатор. И на кухне решил посмотреть, что будет, если по нему ударить молотком. Взорвалось. Но заряда оказалось мало, я не пострадал.
Немцев мы ненавидели. Идут они, скажем, на работу, дома восстанавливать, а мы в них бросаемся камнями… За это нас гоняли их дети. Так и воевали весь день.
А вечером эти же дети приходят к маме. Постучат, руку протянут и просят: «Фрау, ам-ам».
Врач-агроном
В школе имелся грузовик ГАЗ-51, и всем мальчишкам нравилось возиться с его деталями, а ещё больше – крутить баранку.
«И я собирался стать шофёром, но тут в медицинском училище открылось отделение зубных врачей, - говорит наш собеседник. - Отец предложил мне туда поступать. Я послушал его. Так и оказался в первом наборе 1959 года».
Студентов учили всему — лечить зубы, удалять их, протезировать.
Сначала осваивали своё дело на фантомах (такие конструкции с настоящим человеческим зубом), а для практики на людях приводили родных и друзей.
Учёбу Миша окончил в 1962 году, немного поработал в стоматологической поликлинике Минобороны СССР, а в ноябре ушёл в армию. Но сапёром или связистом не стал. Слишком уж редкой специальностью владел. Поэтому и в армии продолжал лечить зубы.
«Тогда случился Карибский кризис, и меня послали на Кубу, - говорит Михаил Курляндский. – Правда, до последнего не знал, куда еду. Сказали: в жаркие страны.
Отправились мы в феврале 1964 года на теплоходе «Калинин» под видом специалистов сельского хозяйства. На острове Свободы пробыл я полтора года.
Кубинцы принимали наших «агрономов» радушно. Однако находились и противники. И Кастро грозил расстрелом даже за то, если русским, проезжавшим на машине мимо, показали жестом, что перережут горло».
Любви тоже хватало. Пока её не пресекло командование. Дело в том, что наши ребята то и дело обращались за разрешением на брак с местными девушками.
Какое там… Сразу возвращали в Союз! Этим и стали пользоваться те, кто хотел оказаться подальше от эпицентра Третьей мировой. Потом уловку раскусили.
Охота на кашалота
Летом 1965 года Михаил вернулся домой, вышел на гражданку и устроился на работу в медсанчасть для рыбаков, от которой проходил в море 15 лет.
Первый рейс - на плавбазе «Заполярье» в Норвежское море. Рейс короткий – всего месяц, но сразу с приключениями: при приёмке сельди СРТ пробил носом борт огромной базы. Но обошлось.
Затем ходил к берегам Африки на транспортном рефрижераторе «Муссон».
«В главном порту Намибии, Уолфиш-Бее, мы «заправлялись» рыбой и шли вдоль берегов, сдавая её, кому сколько надо, по сути, работали холодильником. Условия тяжёлые. Кондиционеров нет. Однажды даже пошли с посольскими сотрудниками в футбол играть в надежде, что в миссии нам позволят принять нормальный душ».
На «Муссоне» Курляндский пережил свой самый страшный шторм. Судно почти легло на бок, а морская вода уже сочилась в иллюминаторы.
Несколько рейсов сделал в тунцеловной экспедиции, на базе «Яркий луч». Именно там ему пришлось побывать ассистентом хирурга, когда парень раскрошил руку в мукомолке. Машина зацепила перчатку и перемалывала палец за пальцем…
На китобойной базе «Юрий Долгорукий», куда Курляндский перешёл после тунцелова, другая беда: механик обварился паром. Хорошо, что под рукой было вдоволь китового жира.
«В китобойную флотилию я перешёл в 1969 году, - рассказывает доктор. – Гарпунёры добывали несколько видов китов. Блювал или синий кит - самое крупное в мире животное, достигает в длину 33 метров. Сейвал — в три раза меньше. У кашалотов брали для фармацевтической и парфюмерной промышленности жир-спермацет и амбру. Я однажды даже участвовал в разведке. Мы искали китовую стаю на вертолёте».
* * *
В 1981 году Михаил Михайлович пришёл на работу в калининградскую инфекционную больницу.
«Там как раз открыли специальное отделение - для больных СПИДом, - вспоминает он. - И таким образом мне одному из первых в городе пришлось их лечить.
Контингент, конечно… Наркоманы, гомосексуалисты, женщины с улицы. Смотрел я их в последнюю очередь, после больных другими инфекционными заболеваниями. Естественно, отдельный инвентарь. Однажды прихожу утром на работу, а дверь в мой кабинет взломана. Пару дней до этого лечил я одного наркомана (а они отлично в препаратах разбираются), так тот быстро приметил, чем у меня можно поживиться. После этого случая на дверь и окна поставили хорошие решётки».
Пациентам «инфекционки» Михаил Курляндский отдал последние 30 лет своей практики, прослужив людям почти полвека.