Немцы по-хозяйски вошли во двор Кривцовых, огляделись и забрались в сарайчик с курами. «Яйко», - объяснил Маше свою цель солдат, обшаривая гнёзда. Нашёл одно, сунул себе за пазуху, а вместо него положил под несушку германскую марку.
«На кой она мне! - всплеснула руками мама, обнаружив купюру. - Ею, что ли, детей кормить...»
«Когда началась Великая Отечественная война, мне было 9 лет, - вспоминает Мария Никифоровна Корчемная, в девичестве Кривцова. - Жили мы в деревне Васькино. Это в Велижском районе Смоленской области.
Отца забрали на фронт в последнюю очередь, когда уже призывали самых старых - сорокалетних. Он плакал, когда мы его провожали...
Потом по большаку, возле которого находилось наше Васькино, поехали на Москву немцы. И ехали месяца три - мотоциклы со свастикой, танки, пушки.
Больших боёв не было, но помню, как однажды бабушка вела меня к дому и вдруг прямо перед нашими ногами - пулемётная очередь с немецкого самолёта. Они всегда так низко летали...»
«Жестокая» медсестра
Васькино то и дело переходило из рук в руки: то немцы займут, а наши отобьют, а потом наоборот. Так же били по деревне — то одни, то другие.
«Тогда мы сидели в укрытии или уходили в лес, - вспоминает Мария Никифоровна. - Сильно голодали. О блинах, которые мама пекла до войны, забыли напрочь. Мы нормальный хлеб лет пять не видели! Ели траву, лебеду, лепёшки из липовых листочков».
Однажды в очередной «советский период» в деревню привезли раненых. Разместили и у Кривцовых. Положили солдатиков рядком, головами к стенке. Кто-то умирал, но так и лежал, мёртвый среди живых, пока до него у медсестры руки доходили.
Вдруг один усатый дядечка с серо-жёлтым лицом приподнял голову:
- Пить... Девочка, родненькая, дай воды...
Манечка кинулась к ведру, но медсестра её остановила.
- Нельзя. Он ранен в живот.
«Я по незнанию решила, что медсестра очень жестокая, - горько улыбается Мария Никифоровна. - И всю ночь плакала, что не смогла человеку помочь».
Папу не дождались
Ещё не раз приходилось Маше видеть смерть.
Раз пошли с подружкой через поле за дикой смородиной и наткнулись на страшную картину: из-под земли торчит рука... Виднеется кусок серой шинели. Значит, наш, советский солдат прикопан. Не было времени у товарищей его по-человечески похоронить...
Окончательно освободили село от оккупации в 1943 году, к зиме. В деревне сначала появились наши разведчики в белых полушубках, на лыжах, а за ними пришли и танки.
Радость омрачила тяжёлая болезнь: вся семья — мама, Маша и двое её братьев - слегла от тифа.
«Нас забрали в военно-полевой госпиталь, - говорит Мария Никифоровна. - Лежу я на нарах. Рядом мама. Санитар приподнял меня, дал хлеба. Я откусила кусочек и провалилась куда-то, потеряла сознание. Но всех нас военные всё же спасли».
От отца они получили всего один треугольничек, ещё в 1941-м. Он написал, что был контужен и лежал в госпитале, а теперь их снова ведут маршем на фронт. Писал на привале, прямо на пне, чтобы успеть отправить перед боями.
Больше весточек от него семья не получала. Известие о его гибели в боях под Москвой принесли как раз тогда, когда все лежали в тифозной горячке. Соседки между собой переговаривались, что «у Лены-то Никифора убило», но Елене Федотовне месяца три ещё не сообщали. Боялись, что не выдюжит после такой болезни.
«Через много лет после войны брат пытался найти могилу отца, но не сумел. Все населённые пункты переименовали. Только теперь вот в интернете вся информация есть».
За лучшей долей
«В детстве меня мальчишки прозвали «Полковником», - смеётся Мария Никифоровна. - Из-за того, что мама сшила мне пальто из солдатской шинели. Оно такое длинное получилось. Мне 11 лет, а на ногах ботинки солдатские 40-го размера с обмотками. Потому что чулок не было. Представляете, как всё это смотрелось?»
Пришла весна, а с нею и большая крестьянская работа. Но в колхозе ни техники, ни лошадей, ни семян, ни мужиков.
Поэтому лошадьми работали бабы. Впрягутся по 6-8 человек в плуг и тащат. Пришло время боронить — тащат и борону.
«Мы, подростки, тоже уцепимся, тянем изо всех сил, - рассказывает Мария Никифоровна, - чтобы хоть что-то посадить да вырастить. Уже в 1946-м старший брат окончил курсы трактористов, стал работать. Трактор старый — одно мучение. Помню, как он принёс первую зарплату — полмешка ячменя. Радости было! Ведь мама и хлеб испекла и каши наварила».
В марте 1949 года Маша уехала в Калининград. На первых порах поселилась у родственников в посёлке Первомайский. Тогда, правда, он назывался «Северный».
«Мама меня не пускала. «Куда? К фашистам! К этим сволочам! Ой, боже, угробят девку!» - причитала она. Но брат уговорил. Сказал, что немцев в городе давно нет. Так и было. У нас в посёлке оставался только один - Карл. Пристроился к русской женщине и работал мясником, помогал туши разделывать, когда скотину кто-нибудь забивал.
Город стоял разрушенным. Часто жили так: в двухкомнатной квартире занимали только одну комнату, а в другую и не заходили — стены пробиты снарядами. Потом их латали, чем могли и как умели, и новых жильцов заселяли. Это только первые переселенцы могли целые квартиры или особняки занимать».
Зачем хлеб, когда невесты!
Мария устроилась на хлебозавод. Сейчас это хлебозавод №1, а тогда он был единственным в городе. И выпускали там только чёрный хлеб.
«Я работала формовщицей, да так наловчилась, что на глаз отмеряла норму теста для буханки.
Помню, как приезжали большие грузовики из воинских частей. А у нас мастер работала уже солидная, в возрасте. «Девочки, - кричит. - А ну все сюда! Становись!» Мы прибежим, а она матросам командует: «На что вам хлеб? Берите лучше девок!» Женихи-то тогда были наперечёт».
Но Маша о замужестве ещё не думала. Сначала нужно доучиться: в вечерней школе осилила 7 классов, потом поступила в школу бухгалтеров, тоже вечернюю. И пошла на работу табельщицей в воинскую часть. Ещё курсы свои не закончила, как её назначили счетоводом, а как закончила — бухгалтером.
Так Маша Кривцова стала старшим бухгалтером вещевой службы хозяйственного отделения управления Балтийского флота.
В 1965 году пришла на работу в 35-ю комендатуру Балтфлота. Организации пришлось немало кочевать по городу. Сначала обустроились на территории нынешнего военно-морского училища, потом на Кирова, а уж оттуда переехали на Артиллерийскую.
Там Мария Никифоровна и трудилась начальником вещевой шкиперской технической службы, а впоследствии — бухгалтером материальной части.
С любовью. И грустью...
«Это от нас зависело, как накормят офицеров и матросов, как оденут, как военные выйдут в поход, - говорит Мария Никифоровна. - И так почти 30 лет. У меня на довольствии стояли все офицеры в ранге до адмирала. На каждого вела картотеку».
Судя по трудовой книжке и благодарностям, с работой справлялась хорошо. За это получала путёвки в дом отдыха «9 Апреля» в Зеленоградске. И это решило её судьбу.
«Я в очередной раз поехала отдыхать, - улыбается Мария Никифоровна. - И вот стал за мной ухаживать кавалер. Пригласил на городскую танцплощадку. Говорил, что там очень романтично — большой оркестр прямо под звёздами. Я пошла, но с подругой.
И моему кавалеру пришлось танцевать с нами обеими, по очереди. Так и танцуем.
Наступил мой черёд. Оркестр заиграл, и тут вижу: через всю площадку прямо ко мне идёт высокий кучерявый парень. Пригласил на вальс и уже весь вечер не отпускал. Прямо за руку держал! А я не упиралась. Пока провожались, опоздали в дом отдыха. Потолкались в запертые двери, никто нам не открыл и мы пошли гулять по Зеленоградску. Под утро сели на лавочку и почти спим. «Зато познакомились. Вы не жалеете?» - спросил Николай на прощание.
Я никогда не жалела!
В сентябре 1959 года вышла за него замуж. Всё скромно. Кольцо уже после свадьбы купили. И только мне. А ему и не стали. Николай Степанович работал строителем, у него руки были золотые. Ещё несколько десятков лет преподавал трудовое воспитание в школе №49. Мы нескольких месяцев не дожили до Бриллиантовой свадьбы...»