Фашисты заколотили прикладами по калитке и ввалились во двор.
- Рус зольдат? - Ткнул дулом автомата в Володю один из них и стянул с паренька кепку. Увидев длинные волосы, решил: не армейский. И больше уже никто на него внимания не обращал. Немцы собрали всё ценное, что нашли, и убрались
Юлия ЯГНЕШКО
Василий Фёдорович Петришин, отец Володи, работал директором медицинского техникума в Киеве, хотя сам медиком не являлся. В то время достаточно было правильного происхождения - от сохи. Поэтому его «двигали» и даже отправили в Чернигов заместителем начальника облздравотдела.
Кому он там перешёл дорожку, так и не узнали. Только однажды ночью в 1937-м явились НКВД-шники, перевернули дом и увели отца.
На четвёртый раз передачу у мамы не приняли:
- Выбыл!
Куда и когда вернётся никто не говорил.
С тех пор знакомые перестали здороваться, Петришиных «уплотнили» в одну комнату, а соседи, не желая общаться с врагами народа, устроили им даже отдельный вход.
Закончив школу, Володя пошёл «халтурить», как тогда говорили - оформлял разным организациям стенды и Красные уголки, писал советские лозунги и портреты вождей. В свободное время занимался в яхт-клубе. Там и понял, что что-то в стране готовится.
Весной 1941 года баржи пошли караванами. Везли военную технику и боеприпасы. День шли на Гомель, а другой - обратно на Киев.
«Когда началась война, нам смешно стало: Гитлер - дурак, раз пошёл на нашу армию, - вспоминает Владимир Васильевич. - А в том, что быстро фашистов разобьём, никто не сомневался».
За всё - расстрел!
Начались бомбёжки. Ни начальства, ни милиции, радио молчит.
Вместо военкомата - 10-метровая воронка...
А 23 августа фашисты взялись за Чернигов как следует. За ночь разбомбили центр, засыпав улицы листовками для тех, кто рыл противотанковые рвы: «Дорогие бабоньки, не ройте ваши ямочки!»
В первый же день оккупации по всему городу развесили объявления. Запрещалось с пяти вечера находиться на улице, иметь радиоприёмники и хранить советскую литературу, поддерживать связь с партизанами. За всё - расстрел.
Немцы гнали нескончаемые колонны наших пленных. Для них за городом огородили колючей проволокой поле со свеклой, поставили вышки и охрану. Их даже не кормили, пока свекла в земле не кончилась. А как кончилась, так умерли сами.
В кутузке
Во время оккупации Володя работал матросом на буксире, который возил сено, уголь и всё, что понадобится. Пока в 1943 году не пришла повестка из полиции. Ему, как сыну пострадавшего от Советов, предлагали отблагодарить Германию за освобождение и послужить в её армии.
Обер-офицер не сводил с него глаз и ждал ответа. За неправильный, конечно, мера одна... И парень попросил посоветоваться с мамой. А сам рванул на буксир, который, к счастью, уходил в Новгород-Северский.
Вернувшись оттуда, узнал, что немцы собирают малый флот, чтобы перегнать в Германию. Снова сбежал, но поймали и бросили в кутузку - рубку от старого катера - дожидаться казни.
Ночью ребята из экипажа перевернули рубку и помогли ему выбраться. Посидел в подвале, пока город не освободили советские войска. А потом собрался уходить с ними на фронт.
Уже и пилотку, и штык, и винтовку солдаты ему дали, но политрук отправил домой. Всё-таки сын врага народа...
Десант
Призвали Петришина в начале 1944 года, а уже в мае он был миномётчиком под Лугой в 143 стрелковом полку. Был 3-м номером в расчёте, приносил мины на огневую позицию и навешивал на них заряды в шёлковых мешочках (их прозвали сардельками).
Потом перебросили под Нарву, а оттуда уже в деревеньку Кандикюля на берегу Финского залива. Здесь учили десантированию, готовили воевать на островах Выборгского залива.
«Раза два покатали по морю, - говорит Владимир Васильевич. - Аккуратно высадили на песочек. А в бою было совсем иначе... Ещё в море наш десант засёк немецкий самолёт-разведчик, а своей авиации прикрытия всё нет и нет. Вдруг взрыв. Кто-то на минах подорвался... Наконец подошли к берегу. А там вместо песочка - валуны! Мы по грудь в воде. И разобранные миномёты тащим. Ствол - 100 кило. Мне повезло. Я уже был наводчиком и только прицел нёс».
Гибель расчёта
Рядовой Петришин участвовал в десантах на три острова.
«В бою всё вокруг гремит. Артиллерия лупит. «Мессеры» донимают. Ничего не слышно, да почти и не видно, - вспоминает ветеран. - Заряжающий с наводчиком и не уследили, что случилась осечка, и мина не вылетела. И шуранули вторую. Обе и взорвались прямо в стволе...»
Услышав звенящий взрыв, Володя побежал к орудиям соседнего взвода. Увидел: командир взвода убит наповал. А наводчик лежит, руки по локоть нет и ноги по бедро... Кость торчит, мясо...
- Братцы, перевяжите...
Перетянул ремнём окровавленную культю... Ну как тут выжить? В груди ещё пять огромных осколочных ран!
С тех пор Петришин всегда следил, чтобы мина из ствола вылетала.
Но и без таких трагедий после боя, как правило, оставалось по 2-3 человека в расчёте. И начинали «пересчитывать» - четвёртый становился третьим, третий - вторым...
В Финляндии кругом болота. Несколько раз ходили за 12 километров, носили мешки с песком, ёлки валили, чтобы упор соорудить. Однажды батарея заняла отличную позицию на берегу, где была прикрыта отвесной скалой. Вражеским пушкам не достать, а свои мины скалу перелетали запросто.
«И вдруг с немецкой стороны забулькало! Миномётный налёт! А все цели у них пристреляны, - поясняет Владимир Васильевич. - И все мины к нам! Одна угодила прямо в огневую позицию. Когда мы тела оттуда поднимали, они были как ватные, словно вовсе без костей...»
Стрельба в тылу
В августе 1944-го пошли слухи, что финны хотят перемирия. Разведчиков наших встречали мирно, даже водкой поили. Наконец объявили, что в 8 часов утра огонь с обеих сторон будет прекращён.
И второй приказ пришёл... Собрать все боеприпасы и без пяти минут восемь открыть по финнам ураганный огонь. Так же вероломно, как напали на СССР в 1941-м...
После наступления перемирия батарею отправили на охрану границы. Потом приказали её укрепить и ребята сооружали ряжи (срубы высотой метра по два, в которые закладывали камни).
Участвовали в уничтожении Курляндской группировки противника, а когда её добили, считай, из боёв вышли.
«… И вдруг в тылу началась страшная стрельба, - вспоминает Владимир Васильевич. - Офицеры забегали. Комбат собрался круговую оборону занимать. Но дивизионные артиллеристы, у которых рация была, сказали нам, что это победа... Столько радости было!»
По тротуарам не ходили
Демобилизовавшись, Володя навестил своих в Чернигове, но оставаться там не хотел. Отправил запросы в пароходства Одессы, Ленинграда и только что ставшего советским Калининграда. Отсюда сразу прислали вызов в торговый порт.
В конце 1947 года он выгрузился на местном вокзале, которым тогда служил барак посреди болота. Встречающих не было, и Володя отправился искать пристанище.
Брёл среди сгоревших домов и завалов. (Это потом ему объяснили, что улицы уже расчистили: посреди каждой есть дорожка, чтобы машина пройти могла. Но ещё долго не ходили по тротуарам даже там, где они имелись. Ведь если ветер, то гляди в оба: с крыш и камни летели и куски железа.)
«Смотрю, посередине мостика стоит солдат и водку пьёт. Познакомились мы. – Говорит Владимир Васильевич. – Бойца Сашкой звали, он тоже первый день в Кёнигсберге был. Позвал с собой на ночлег к случайной знакомой. Да разве в таких развалинах найдёшь? Вот и устроились мы ночевать в низинке рядом с будущим Южным вокзалом. По-солдатски - одну шинель под себя, другую сверху».
В порту судов не было, предложили поработать грузчиком. И Володя решил искать лучшее место, чтоб с жильём и кормёжкой. Отправился к реке и набрёл на казармы в конце проспекта Калинина, где разместился отряд подводно-технических работ.
Но и там взяли только кладовщиком. Делать нечего, согласился. Зато дали квартиру на улице Мебельной. В доме крыши не было, просто покрыли железом и жили на первых этажах.
Немцы доживали в городе последнюю зиму. В отряде тоже было несколько - на самых грязных, тяжёлых работах. Ещё нескольких, музыкантов, он видел в Немецком клубе на ул. Барнаульской, куда заходил на танцы. А больше он с ними и не сталкивался.
Мореход
В середине 1950-х Владимир всё же попал в порт. Ходил боцманом, а затем и помощником капитана на самоходной барже из Калининграда в Мамоново или Светлый. Перево-
зили бочки с селёдкой на рыбные заводы с плавбаз, приходивших из Атлантики.
Отучившись в школе усовершенствования комсостава в Мамоново на судоводителя, Владимир мог уже водить малотоннажные суда до 200 тонн. Работал на танкере «Сула» 3-м помощником капитана.
Сначала «Сула» снабжала водой суда на промысле, а когда поступили большие плавбазы - «Горы» и «Славы», которые брали воду сами, стала возить топливо.
На промысле их очень ждали. Калининградские рыбаки добывали палтуса у берегов Исландии. Пока рыба шла, нужно было делать план. А топливо на исходе. Поэтому к танкеру очередь из кораблей выстраивалась, и каждый капитан просил побольше.
Был в его жизни и шторм, который трудно забыть. Ещё на барже в Калининградском заливе.
Стояли в Мамоново, когда диспетчер попросила подойди в Калининград на разгрузку. Ветер не самый лучший, но раз надо, значит, надо.
Как назло миль через пять забарахлил двигатель. И ветер, как выражаются моряки, стал совсем хороший. Встали на якоря. Пока маневрировали, шлюпка под винт попала. Еле-еле сняли. Грузовые стрелы поломало. До берега рукой подать, но машины слабые, не вытягивают. А баржа пустая, неустойчивая. Вот-вот перевернётся.
«Я бегаю по палубе, командую, кому чего исполнять, - говорит Владимир Васильевич. - Смотрю, а Миша - хороший матрос, добросовестный и исполнительный, но в первом рейсе на нашей барже - стоит у открытого машинного люка и молится. Как пришли мы в Калининград, так он сразу в отдел кадров пошёл и уволился. Вот тебе и залив».