До сих пор нет точных данных о том, сколько человек — 600 или 800 тысяч — принимали участие в ликвидации аварии на чернобыльской АЭС. Но каждый год ветераны-ликвидаторы вспоминают 26 апреля 1986 года с болью в сердце
Артём ЗНАМЕНСКИЙ
Мир оказался под угрозой радиоактивного заражения. Но именно ликвидаторы не допустили мировой трагедии. Сегодня один из них, Виктор Акулов, в гостях у нашей редакции.
«Эвакуировали жителей стремительно и неожиданно, брать с собой ничего не разрешили, поэтому они уезжали, бросив всё на произвол судьбы, - говорит Виктор Акулов, участник ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. - О мерах защиты никто не объявлял. До двадцатых чисел июня 1986 года, то есть до того момента, как начались систематические работы на разрушенном четвёртом блоке, переоблучили массу людей. Эксплуатационный персонал ценою жизни потушил пожар в машинном зале, пожарные — на крыше.
Молоденькие солдаты руками собирали радиоактивный графит и осколки топлива на пристанционной территории, с оборудования, крыш вспомогательных зданий, с шинопроводов и трансформаторов подстанции».
После решения о «бомбардировке» разрушенного реактора часть людей грузила мешки с песком, свинцом, бором, которые затем с вертолётов сбрасывались в кратер реактора - облучились и грузчики,
и лётчики.
«В то время я служил офицером под Ригой, - продолжает Виктор Акулов. - Приехал в Чернобыль в командировку на должность заместителя командира специального батальона развёрнутого полка гражданской обороны Прибалтийского военного округа. В подчинении более 350 человек.
Сразу же выдали спецодежду, дозиметры. Полк дислоцировался в посёлке Радча, это в 70 километ-
рах от ЧАЭС. На работы в Чернобыль выезжали ежедневно.
То, что мне довелось там увидеть, никогда не забуду. Это рыжий лес в полукилометре от ЧАЭС. Примерно такого цвета, как опавшие пожелтевшие сосновые ветки. Птицы не пели, их просто не было. Пшеница выросла выше ржи, грибы — до размера футбольного мяча. Кругом — полынь. Проезжая по страшным припятским улицам, видел зияющие дыры открытых форточек, в песочницах — игрушки. Открытые гаражи с машинами и без.
Зашёл в детский сад, а там лежат нетронутыми простыни на кроватях, игрушки, висят шторы на окнах. Только детей не будет никогда.
Гражданский персонал атомной станции проживал в самом Чернобыле (работали вахтенным методом). Военные — за пределами 30-километровой зоны. Солдаты («партизаны») - в палатках, офицерский состав — в деревянных бараках, окна которых закрыли прозрачной полиэтиленовой плёнкой.
Работали мы примерно по 12-14 часов без выходных и праздников, но для нас это привычный график. На сон — четыре-шесть часов. Ежедневно планировали работы на различных объектах по ликвидации последствий аварии. В специальную тетрадь записывались бэры (рентгены, количество полученной радиации). Тетрадь считалась секретной и хранилась в специальном сейфе в штабе полка.
Замену вызывали, когда человек набирал 2/3 от допустимо максимального принятого тогда количества радиации.
Все стремились выехать работать на ЧАЭС: чем быстрее наберёшь свой суммарный уровень радиации, тем быстрее приедет замена. Постоянно ходили в респираторах. Машины выезжали из 30-километровой зоны после окончания работ через пункт специальной обработки №3, за работу которого я тоже отвечал, как заместитель командира спецбатальона.
Пока машины отмывали от радиации растворами, люди ждали в специальном помещении. За день работы радиоактивный фон машин достигал от 0,4 до 1 рентгена в час. В лагере личный состав сразу же проходил через душевые кабины, устроенные в больших армейских палатках. Нижнее белое бельё и портянки менялись каждый день. Входили в столовую через спецконтроль: проверяли, не «фонит» ли одежда. В противном случае её нужно было снять и вытряхнуть. Кормили нас три раза в сутки: качественно, порции большие.
Платили командировочные 105 рублей в месяц.
В магазинах спиртное не продавалось, зато имелись такие редкие в то время продукты, как индийс-
кий чай, тушёнка, сгущёнка. Помню, как отсылали домой посылки с таким дефицитом.
Страшно ли нам было? Нет. А чего бояться? Светило солнце, не стреляли… Для нас в то время было одно главное занятие — борьба против радиации. И никто нас героями не считал. Просто выполняли свою работу».