Авиабомба разнесла в щепки соседний вагон и сорвала крышу с вагона, в котором пережидала налёт Нина. Девушку засыпало обломками досок и чемоданами. Выбравшись, сразу у сходней наткнулась на изуродованную подругу: у Анны из шеи торчал большой осколок... Кругом стоны: родители кричали над убитыми детьми, а малыши пытались поднять мёртвых матерей...
Юлия ЯГНЕШКО
22 июня 1941 года Нину Геньба должен был встретить на вокзале в Кишинёве жених. Дима служил на военном аэродроме, и она выпросила направление на работу в местное метеобюро.
Но не успел поезд остановиться, как началась бомбёжка. Люди бросились врассыпную, а Ниночка, замерев от ужаса, так и простояла, пока немецкие самолёты не скрылись.
С трудом нашла свою контору. Там суета: все бежали с узлами, что-то прятали, жгли документы. Попросила начальника связать её с аэродромом. Тот подвёл её к окну:
- Вот, смотри: аэродром.
Абсолютно пустой! Дмитрия перевели...
Коллеги по очереди брали Нину на ночлег. Когда однажды утром вместо метеобюро обнаружили огромную воронку, решили эвакуироваться.
Домой, в деревеньку Копанки под Россошью Воронежской области, ехать было невозможно. Маме с семерыми братьями и сёстрами на руках она не поможет. Станет только обузой: если деревню займут фашисты, надо будет её прятать.
Поэтому она и поехала в Харьков. Всю дорогу поезд бомбили. Фашисты не щадили даже составов с ранеными, на крышах которых были нарисованы красные кресты.
«Что творилось, когда разбили наш состав, - говорит Нина Антоновна, - передать невозможно... Меня трясёт, когда вспоминаю. Нас попросили сложить останки убитых в воронки... И я там видела девушек, с которыми работала в Кишинёве... Ножки в беленьких носочках... Страшно».
В «котле»
В октябре 1941-го Нина добровольцем ушла на фронт. Попала в батальон аэродромного обслуживания тут же, под Харьковом. «Ткнёт начальство пальцем в карту: «Здесь должен быть аэродром!» И мы готовим взлётную полосу, маскировку, помещения. Одеваем, кормим лётчиков. Я работала по специальности, метеонаблюдателем, фиксировала погоду на карте. Обслуживали разные приборы – теодолит, монометры, термометры, флюгеры. Запускали зонды для измерения высоты облачности.
Однажды комполка чуть не расстрелял нашего метеоролога. Тот дал погоду. Самолёты поднялись, и вдруг всё затянуло туманом. Но наверно бог помог – рассеялось...
Если надо - мы делали любую работу. Мне казалось, чем больше я сделаю, тем скорее будет конец этой страшной войне. На кухне брёвна – не обхватишь. А мы пилили, потом кололи. На посту стояли, ленты патронами набивали, аккумуляторы на санках через лес заряжать вози-
ли. Санки завалятся. Попробуй, подними 50 килограммов... После налётов вместе с остальными равняли взлётную полосу, развороченную бомбами».
Весной 1942 года советская армия остановила фашистов и даже заставила их попятиться. Но военная удача была недолгой. И обернулась «котлом» для многих наших подразделений, как раз между Лозовой и Изюмом, где дислоцировался полк.
Нина с девушками засыпали ямы на полосе, когда появились раненые из ближайшего госпиталя:
- Что вы делаете? Бегите! Немцы! Вы в окружении!
И… как в тумане: «Я вскочила на крыло машины. Фашист за нами. Обстреливал, пока его самого не подстрелили. Штаб уже снялся, все важные объекты взрывали. Ехать могли только ночью. И мы ехали. Втёмную. Прямо по трупам – по своим, по немецким... Один на дороге заговорил по-русски, мы его подобрали, потом сдали в медсанбат».
У переправы через Северный Донец - столпотворение. И вся река, озарённая множеством осветительных ракет, как на ладони у фашистов. Метеомашину приняли за штабную и пропустили быстрее. А минут через пятнадцать после того, как они переправились, мост взлетел в воздух...
Но так везло не всегда. Однажды пришлось переправляться вплавь. А плавать Ниночка не умела.
- Это ты раньше не могла, когда не надо было! А сейчас надо! - заорал радист и толкнул её в воду.
Инстинктивно девушка ухватилась за его рукав, и они вместе пошли ко дну. Хорошо, солдатик, что на берегу портянки накручивал, заметил, схватил Нину за косы и вытащил обоих.
За Сталинград!
Отступая, дошли до Дона. Там в воде каша: люди, кони, коровы, пулемёты, орудия и машины на плотах. И справа и слева от переправы - сколько видно глазу...
А летом 1942-го объявили 227-й приказ наркома обороны Сталина: « Враг... рвётся вглубь Советского Союза... опустошает и разоряет... насилует, грабит и убивает... Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду... Отступать дальше - значит загубить себя и... Родину. Ни шагу назад!»
Армия Паулюса шла на Сталинград, почти не встречая сопротивления. С неба сыпались листовки с частушками: «До Воронежа - с бомбёжкой, а в Сталинград войдём с гармошкой!»
«Только выкопаем землянки, - вздыхает Нина Антоновна, - а нас перебрасывают. Снова копаем. У меня были такие мозоли!»
Под одним Сталинградом батальон подготовил пять или шесть аэродромов. Зимой ангарчики для самолётов делали из снежных блоков, которые покрывали белой сеткой. И сами жили в «ледяных избушках»: на земле спали ребята, а девушки - на втором ярусе.
Полки на аэродроме менялись беспрерывно. Два раза прилетали «ночные ведьмы» на У-2. В полку Марии Расковой девушки были видные – в галифе на мужской манер, портупеями перевязаны.
После каждого вылета на аэродроме переживали – сколько вернётся? звено или вся эскадрилья? кто вернётся? «Всегда кого-то не досчитывались, - всё печалится Нина Антоновна. - Однажды долго не было комполка. Наконец, зашёл на посадку. Весь обгоревший! Считай, мёртвым сажал самолёт... Как мы плакали тогда!»
Но в 1943-м в Сталинграде ефрейтор Геньба так и не побывала. Город, за который сражалась, впервые увидела только в 25-ю годовщину битвы, когда ездила на встречу с однополчанами.
И шнапса не дали
Весной батальон перебросили на Калининский фронт. «Вот где помучаться пришлось, - качает головой Нина Антоновна. - Кругом лес да болота. Мы вечно были мокрыми по пояс. Смену отстоим - и спать – чуть ли не в воду. И несколько человек над нами тент держат, чтобы хоть сверху не капало. А потом наша очередь».
Иногда заглядывали фронтовые артисты. «На концерте сидим и плачем. Почему? - переспрашивает Нина Антоновна. - Вспоминаем довоенную жизнь. Ведь мы и не думали оставаться живыми. Даже не мечтали о том, что будет, когда кончится война. Хотели только, чтобы меньше родных погибло».
Как-то Нина была часовым. Глянула в небо – самолёт. За ним - белые точки. Десант! Вскинула винтовку, выстрелила в воздух. Тогда отловили всех диверсантов. Нина увидела их впервые. Оказалось, это бывшие советские военнопленные. Они, кстати, сдавались без боя, сразу рассказывали о своих заданиях.
Войну Нина закончила в Латвии, недалеко от Риги. Здесь встретили советскую армию недобро. Днём всё шутили, как вместе шнапс пить будут, когда победят, а как стемнеет, даже на машине было опасно передвигаться, не то что в одиночку.
А однажды под утро - стрельба. Девчонки повскакивали. Десант?
- Девочки! Конец войне!
«Мы схватили винтовки и тоже давай стрелять. Хозяев перепугали. Они про обещанный шнапс напрочь забыли!»
В августе 1945-го уже сержанта Геньба демобилизовали. Она шла домой, в деревню, а женщины, завидев девушку, бежали с полей, плакали:
- Что ж одна идёшь? Где же наши?..
... Маму увидела в поле. Она и ещё три женщины тащили за собой тяжёлую борону. (Коров-кормилиц уже не впрягали - и так заездили, нужно было поберечь для детей. Вот и пахали на себе.)
Мама как увидела Нину, бросила лямку, побежала навстречу – маленькая, худенькая такая...
Оказалось, родной дом в Копанках уцелел. (И до сих пор стоит!)
А вот отец погиб под Ленинградом... Не вернулся с войны и младший брат Володя, которого призвали в 1942-м... На память о нём Нина Антоновна до сих пор хранит маленький пожелтевший треугольник – последнее письмо...
Тени под дверью
Ещё в войну Дима разыскал Ниночку. Писал, что служит в таком же батальоне аэродромного обслуживания радистом, что дошёл до самого Берлина. А когда его демобилизовали, они поженились и приехали жить в Калининград.
15 мая 1946 года поезд остановился на сортировочной. Уже год после взятия города прошёл, а вокруг погром: тарелки разбитые, зонтики валяются... Через развалины пробрались на Товарную, где Дима занял квартиру. Да какую! И кровать, и топчан, и плита на кухне, где всегда горячая вода греется. Таких удобств в то время под Воронежем и не видали.
Знакомых в городе ещё не было, а в дверь то и дело звонили. Это приходили немцы.
«Откроешь, а там скелеты стоят. «Кляйн брот, фрау». «Дайте маленький кусочек хлеба». Я тогда беременная ходила. Так они мне всё детское приносили. Муж работал на железной дороге и нас снабжали хорошо. Однажды немка увидела у меня на столе масло, хлеб и жирную ирландскую селёдку и упала в обморок...
Они здесь умирали от голода и холода, как наши в Ленинграде. Работы им не было. Выживали за счёт вещей, которые продавали на маленьких базарчиках. Был такой во дворах на ул. Батальной. И всё стоило 1 рубль. И подушка, и перина, и тарелка.
В 1947-м году у меня родилась дочь. Малышка «накричала» грыжу, и я пошла к немецкому врачу в поликлинику на П. Морозова. Доктор там принимать отказался: «Найн!» Только на квартире, этажом выше. Поднялись. Взял монету, привязал бинтом к животику, наказал не трогать. Я заплатила ему тушонкой. И всё прошло у девочки.
У другого немца мы швейную машинку «Зингер» купили. Продал, но забил булавками, чтобы я её угробила. Муж починил. Я до сих пор на ней шью...»
Редакция благодарит за помощь в подготовке материала Госпиталь для ветеранов войн Калининградской области (Калининград, ул. Комсомольская, 89/91).