Галина ЛОГАЧЁВА
Битва под Фридландом (Правдинском) кончилась тогда, когда и началась, 14 июня 1807 года.
А ночью 15 июня корнет уланского его высочества полка Харитон Ансонов спал на сырой земле, завернувшись в солдатскую шинель. Его тормошил унтер-офицер Завьялов: «Ваше благородие, пора! Надо выдвигаться!»
Корнет, не разлепив век, встал при помощи Завьялова, но потом снова рухнул, как сноп, и продолжил спать дальше.
- Окати ему голову водой! - Распорядился ротмистр Василий Щеглов. - Мы не можем более ждать!
Завьялов схватил ведро, зачерпнул студёной воды в речке Алле (сейчас она называется Лава) и со всего маху плеснул её в лицо корнету.
- Французы!? - Дико крикнул Ансонов и резко вскочил на ноги. - Где? - Блуждающий взгляд его, наконец, остановился на фигуре Щеглова, который уже сидел на коне.
- Мы отступаем. К Неману, в сторону Литвы... - Молвил Щеглов и показал рукой на лесок, где горели огни и где собирались русские полки, сильно потрёпанные французами, готовые двинуться.
Корнет Харитон Ансонов сел на лошадь, которую подвёл к нему Завьялов, и тронул поводья.
Эскадроны отступали молча и поспешно. Утром перебрались на другой берег Прегеля, что неподалёку от Велау (ныне Знаменск). А ещё через пару часов присоединились к ним прусский корпус генерала Лестока и отряд графа Каменского, которые оставались защищать Кёнигсберг, пока основные силы русских бились под Фридландом. Когда же 14 июня русскую армию разгромили, они сдали Кёнигсберг маршалу Сульту, без боя, со всеми запасами, которые в нём были, и помчались догонять отступающие войска.
В мрачном расположении духа, неподвижным взором смотрел вперёд корнет Харитон Ансонов, машинально держа поводья. Картины событий 14 июня, когда бились под Фридландом, без всякой связи вставали перед ним, заслоняя даже милый образ матушки-покойницы.
… Вот выстроился эскадрон в две линии и на рысях пошёл к мосту, перекинутом через речку Алле, намереваясь перейти его и с боем взять Фридланд. И напоролся на засаду. За брёвнами засели спешившиеся французские гусары, успевшие разобрать мост посередине. Правда, наскоро: доски ещё лежали в куче, по краям моста. Что делать? Вдруг соскакивает с лошади поручик Старжинский и бросается укладывать доски на мосту под градом неприятельских пуль, обрекая себя на верную смерть! Ему на подмогу кинулись ещё несколько человек.
Десятки французских гусар метили в них из штуцеров - и ни одна пуля ни в кого не попала! Это чудо! За четверть часа мост починили, и эскадрон стремглав бросился в город.
... Вот идёт эскадрон на колонну французов. Ротмистр Щеглов скомандовал: пики наперевес - марш-марш! и понёсся вперёд, крикнув: ура! За ним бросился весь эскадрон, но, подскочив к французской колонне, остановился. Колонна оказалась впятеро мощнее и стояла неподвижно, как каменная стена.
По сигналу вся она ринулась вперёд. Эскадрон попятился. Из колонны выскочили пять-шесть смельчаков-франзузов, чтобы рубить отступающих, но их подняли на пики.
Отступление продолжилось. Но тут случилась беда: преградил дорогу крепкий длинный плетень, сработанный сильными немецкими руками!
Нападавшие и отступившие сбились в одну кучу возле него. Пошла ужасная свалка! Стреляли куда попало, и в своих и в чужих, дрались пиками, саблями... Выскочил молодой французский офицер и пальнул из пистолета в Ансонова, но не попал.
Харитон саблей рубанул этого офицера по руке — и тоже промахнулся. Сабля скользнула по гриве лошади - она испугалась и быстро повернулась. Офицер отскочил и закричал своим драгунам: tuez-le! (Убейте его!) Но те были заняты схваткой с самим ротмистром Щегловым, который отбивался от них с чрезвычайной отвагой.
… Или вот ещё. Накануне Фридландского сражения откуда-то вылез француз…
... Без лица!!! Зрелище ужасное! Нет ни щёк, ни носа, ни челюстей, ни глаз, ни подбородка, ни языка. Всё лицо сорвано картечью или обломком гранаты. Только один язычок торчит в горле, на котором присохла запёкшаяся кровь.
Изувеченный показывал знаками, что его мучит жажда. Как он попал в стан русских? Уланы окатили страдальца водой, а он лёг на землю и продолжил просить жестами налить ему в горло воды. Налили.
Полковой штаб-лекарь, взглянув на несчастного, объявил, что средств помочь этому человеку нет, и что для него величайшее благо - скорая смерть.
Ротмистр Щеглов приказал пристрелить изуродованного, но ни один улан не согласился сделать это добровольно.
Взялся коновал, выпросив вперёд стакан водки. Изувеченного француза отвели на полверсты от бивака, в рощу, и коновал одним выстрелом избавил его от мучительной жизни.
... А под вечер битвы что было!? Отступление через реку Алле. Ад!!!
На её крутом песчаном берегу пехота и конница сбились в кучу. Тут тонут, там умоляют о помощи, здесь стонут раненые и умирающие... А ядра валят в толпы и в реку...
Ансонов пришпорил свою кобылу и она прыгнула в воду. Повсюду, насколько было видно, переправлялись и конница и пехотинцы, ухватясь за гривы уланских лошадей. У одного грива выскользнула из рук, и он, на самой средине реки, схватил Ансонова за ногу. Кобыла запыхтела, отстала от других и стала погружаться под воду. «Это конец», - подумал корнет, как вдруг сапог его слез с ноги, и пехотинец ухватился за хвост лошади, плывшей рядом... Слава Господу!
Выбравшись на берег, Ансонов перекрестился и повернул кобылу в сторону леса. Там горели огни и собирали русские полки: трубили трубы, били в барабаны, громко звали эскадроны по именам. А пушечные выстрелы с противоположного берега не умолкали и ядра всё прыгали там по земле. Люди и лошади всё продолжали плыть по реке.
- Гей, уланы его высочества, сюда! - Услышал Ансонов и устремился на родной голос. «Слава Богу, я дома!», - пронеслось в голове. Переоделся и переобулся. Унтер-офицер Завьялов принялся сушить на костре его мундир и бельё. Один товарищ дал Ансонову сапоги, другой напоил каким-то адским напитком, чтобы корнет согрелся. И пока мундир и бельё сушились, Ансонов завернулся в солдатскую шинель и заснул на сырой земле...
Иллюстрация Людмилы Рябошапка