Парламентёр

Татьяна Алексеевна Курдай — педагог-организатор по проектной деятельности. Занимаясь с ребятами самыми разными исследованиями, она нередко знакомится с интересными людьми, буквально прикасается к самой истории. 

Одна из таких встреч состоялась в 2002 году - с Почётным гражданином нашего города, генерал-майором в отставке Петром Яновским. Советским офицером, который первым вошёл в блиндаж коменданта Ляша вечером 9 апреля 1945 года. 

«Впервые я увидела Петра Григорьевича, когда ему было уже 85 лет, - говорит Татьяна Алексеевна. - Когда я работала в школе №19, мы с ребятами переписывались с московской школой, где создали музей 11-й гвардейской стрелковой дивизии. Эта дивизия родилась в 1941-м из народного ополчения, собранного для защиты столицы, участвовала в Курской битве, в операции «Багратион», отличилась в сражении за Витебск и боях в Восточной Пруссии, штурмовала Кёнигсберг. Сначала мы пригласили москвичей в гости, а в 2002 году уже сами поехали в Москву. Тогда я его и увидела.

Высокий, стройный, седовласый, интеллигентный. Очень мягкий, улыбчивый! Было ощущение, что мы знакомы сто лет. Он сразу располагал к себе. Я удивилась. Думала, что он другой: солдат, суровый и жёсткий. Ведь только такой мог настоять, чтобы Отто Ляш, невзирая на обещание Гитлера расстрелять его семью, если Кёнигсберг будет сдан, согласился подписать капитуляцию».

Калининградские школьники вместе с ветеранами проехали по местам боёв под Москвой (стужа была такая же как в 1941-м: видеокамеру и фотоаппарат отогревали под одеждой!), а потом посетили музей дивизии. 

«Там я из первых уст и услышала рассказ о миссии парламентёров, - говорит Татьяна Алексеевна. - Знаете, это что-то особое. У меня мурашки бежали по коже, когда я слушала Петра Григорьевича».

... Обстановка в Кёнигсберге 9 апреля 1945-го была тяжелейшая. Гитлеровцы несли большие потери, город был разрушен до неузнаваемости, гибли мирные жители... Здравомыслящие офицеры, в том числе комендант Ляш, хотели прекращения огня. Но нацисты и эсэсовцы настаивали, чтобы гарнизон сражался до последнего солдата.

И бои продолжались.

А Ляша отстранили. Но желающего взять его полномочия не нашлось, и он остался комендантом и послал за советскими парламентёрами в 11-ю дивизию, которая была ближе всех к бункеру (к вечеру передовая проходила примерно по Московскому проспекту).

Советскую группу переговорщиков возглавил начальник штаба подполковник Яновский.

«Пётр Григорьевич рассказывал, что времени на сборы не дали, еле успели привести форму в порядок, - продолжает Татьяна Курдай. - Оставив личные документы и оружие, взяв белый парламентёрский флаг и акт о капитуляции они пошли вслед за сопровождающим, немецким подполковником, к линии фронта. Им было приказано не только вручить Ляшу ультиматум, но и взять его в плен. Инструктажа комдив не дал, просто сказал: «Идите, вручите». Подобных инструкций не существовало. Они вышли, не зная, как поступать, если Ляш откажется подписывать или начнёт предлагать свои варианты. Акт о капитуляции Яновский читал на ходу: «Бегло прочитал, чтобы знать, что в нём».

Вместе с Яновским пошли артиллерийский разведчик капитан Федорко и старший инструктор политотдела капитан Шпитальник, который был переводчиком. В темноте миновали линию фронта, и тут сопровождавший их немецкий офицер растерялся: не понимал в развалинах, куда идти.

Когда нашли нового проводника, двинулись дальше. Перебежками, под обстрелом, через патрули, которые пытались их не арестовать, а расстрелять...

Добрались до блиндажа. Им сообщили, что комендант... отдыхает! И их примет начальник штаба полковник фон Зускинд. Вручив ему первый экземпляр ультиматума, Яновский потребовал доложить о своём прибытии коменданту. Ведь советскому командованию нужна была подпись командующего гарнизоном. 

Наконец, Ляш вышел, и Яновский вручил ультиматум командующего 3-м Белорусским фронтом Василевского и ему.

«Читает, читает, нервно так, щёки играют, - рассказывал парламентёр. - Любой на его месте был бы в таком состоянии, так переживал. Это же не приглашение на свадьбу или в театр». 

Вдруг вошёл офицер и стал быстро что-то говорить Ляшу.

«Яновский вспоминал, что он глянул на Шпитальника и понял, что обстановка накаляется. Он уже знал, что в Будапеште советских парламентёров убили... А тут к блиндажу подошли эсэсовцы, желавшие сорвать переговоры. Тогда Яновский тихо сказал: «Господин комендант, прошу обеспечить нам продолжение работы». Ляш приказал в бункер никого не впускать и усилить охрану».

Но сам упорствовал. Пусть русские берут в плен его и всех офицеров из блиндажа, а с остальными уж... 

Это не устраивало советскую сторону. Яновский настаивал на безоговорочной и полной капитуляции. 

«Пётр Григорьевич вспомнил о рокировке со стульями, - рассказывает Татьяна Курдай. - Ляш предложил ему сесть, а он уступил стул хозяину, как старшему по званию и... чтобы коменданту было удобнее подписывать». 

Наконец, комендант согласился отдать приказ сложить оружие. Бумагу тут же разослали с нарочными по подразделениям, чтобы прекратить сопротивление повсеместно.

Обговорив порядок сдачи в плен немецких войск, ближе к полуночи Яновский с товарищами вышли из блиндажа и, безоружные, повели в свой штаб пленённых офицеров из бункера. Личное оружие у немцев не отнимали.

«Яновский сказал, что когда Ляш выбрался на поверхность, он изменился в лице. Тогда Пётр Григорьевич заметил: «Сталинград разрушен больше». Немец буквально запричитал: «Я там не был! Я там не был!». Переходя линию фронта, Ляш остановился и грустно-грустно посмотрел на Кёнигсберг. «Надо понимать, конечно, что это было для него», - говорил Пётр Григорьевич». 

До штаба было всего полтора километра, но они шли больше двух часов. Там пленные сложили на стол оружие, а Яновский доложил командованию, что задание выполнено.

Но об этом уже все знали! Обнимая вернувшихся парламентёров, рассказали, что Москва уже салютовала войскам, овладевшим Кёнигсбергом — 24 залпа из 324 орудий! 

«Но радость была омрачена. Яновский попросил своего шофёра Николая утром привезти ему чистый мундир. Тот поехал. Раздался один единственный выстрел, снаряд угодил в штабную машину, и водитель погиб...» 

Татьяна Алексеевна была и дома у Яновского, познакомилась с его женой. 

«Жили они скромно, в обычной многоэтажке, - рассказывает она. - Поженились в 1940 году, вместе ушли на фронт (Анна Сергеевна была хирургической медсестрой в медсанбате), и прожили вместе 65 лет. 

Когда в 2005 году Петра Григорьевича не стало, я продолжала звонить и писать Анне Сергеевне. Перед нашим приездом в 2008 году у неё побывали сотрудники калининградского историко-художественного музея и забрали в экспозицию многие вещи. Но самое ценное она оставила. Помню, в серванте были фотографии, где они оба молодые. Когда мы уходили, она всё же отдала мне некоторые личные вещи мужа, его конспекты. А потом я получила от неё посылку: форма Яновского, треугольник, с которым он всегда работал, кроме того, приспособление, чтобы пуговицы затягивать. Я даже сразу не поняла что это такое, муж объяснил. Она верила, что я сохраню.

И недавно в гимназии мы открыли экспозицию «Штурм Кёнигсберга». Одна витрина посвящена Яновскому».

«Общение с такими людьми многое даёт мне самой, - говорит Татьяна Курдай. - И я буду рассказывать ученикам о людях, которые стали примером верности Родине и воинскому долгу. Смущает меня только одно. Пётр Григорьевич Яновский называл Калининград своим родным домом. Он жил и служил здесь до начала 1950-х. В августе 1946-го одну из улиц в районе Фрунзе назвали в его честь. Но почему-то «Яновская». Мы с ребятами даже развешивали на подъездах единственного на этой улице дома листовки, чтобы жители знали, в честь кого она названа. Надеюсь, что когда-нибудь эту неточность исправят».